Дороги, крепости и битвы: Чечня генерала Ермолова

Чечня занимала наиболее важное место в планах покорения Северного Кавказа. В рапорте Александру I Алексей Петрович Ермолов сообщал, что набеговые отряды чеченцев проникали через Кавказскую линию, особенно её Левый фланг. Уже тогда, летом 1818 года, главнокомандующий хорошо представлял всю сложность политической обстановки в Чечне. По его оценке «небольшое число значащих между ними фамилий удерживает за собой власть и потому во всех намерениях более сохраняется единства и в набегах более связи»[1]. Алексей Петрович считал, что успехи чеченцев в набеговой практике и неудачи российских властей в борьбе с ней привели не только к «великой потере людей». Среди чеченцев утвердилось мнение, будто они непреодолимы и потому русские ищут их дружбу и согласие[2]. Покончить с набегами в Чечне и с представлениям о «непобедимости» чеченцев было для Ермолова как вопросом политического престижа, так и важной военно-стратегической задачей.

До приезда Алексея Петрович на Кавказ российское командование в борьбе с набегами чеченцев действовало традиционно – в глубь Чечни направлялись карательные экспедиции, кроме людских жертв не приносившие каких-либо реальных результатов[3]. То же самое отмечал видный дореволюционный историк Василий Потто: «Русские войска, вступая в Чечню, в открытых местах обыкновенно совершенно не встречали сопротивления. Но только начинался лес, как загоралась сильная перестрелка»[4]. Выступая решительным противником подобной тактики, Ермолов считал, что карательные меры не могут полностью подорвать набеговую систему и решить проблемы политико-административного устройства края[5]. Горцы были совершенно непохожи на всех тех противников, с которыми России приходилось когда-либо иметь дело. Своей приверженностью к «неправильным» методам ведения войны они озадачивали опытных русских генералов[6].

Прибыв прямо с европейских полей сражений, где действовали правила классической стратегии, Ермолов не стал спешить с их применением. Он понял, что здесь не было хорошо организованной вражеской армии, не было простора для маневра, а подчас и представления о том, кто враг, где он скрывается и как его достать[7]. В своем рапорте государю генерал кратко представляет план своих будущих действий: «Надобно оставить намерение покорить их (чеченцев) оружием, но отнять средства к набегам и хищничествам… Необходимо занять р. Сунжу и по течению её устроить крепости: тогда чеченцы стеснены будут в своих горах, лишатся земли удобной для возделывания и пастбищных мест, на которых укрывают они стада свои от жестокого в горах климата»[8].

То есть Ермолов решил перейти к совершенно новой системе. Она не исключала прежние военные операции, но главное теперь уделялось другому. Прежде всего, главнокомандующий стремился прочно обосноваться в предгорьях, выдвинуть русские базы поближе к Кавказскому хребту и тем самым ограничить для горцев свободу действий. Соединенные дорогами, проложенными в девственных лесах, они образовали бы протяженную фортификационную линию с запада на восток – от Назрани до Каспийского моря[9]. Это был долгосрочный в перспективе план. Рациональность более основательных действий отмечает Ростислав Фадеев: «Чтобы перевалиться из одной завоеванной долины в соседнюю, нужно занять первую прочно, перенести в нее самое основание экспедиции, иначе поход будет только набегом. А каких результатов ждать от набега в стране, где целый день надо лезть в гору, останавливаясь поминутно, чтобы перевести дыхание? Идти вперед – значит и значило на Кавказе подвигаться постепенно, прочно занимая каждую долину…»[10].

Для того чтобы яснее понять ситуацию, остановимся подробнее именно на этом аспекте деятельности Ермолова. Итак, 24 мая 1918 года был отдан приказ двигаться от реки Терек на реку Сунжу. Здесь русские войска встретились с так называемыми «мирными» чеченцами, то есть формально подданными России. По оценке Потто, «самые злые и опасные соседи прилинейного казака», чьи аулы служили притоном для всех разбойников Кавказа[11]. Вот как описывает переправу сам главнокомандующий: «Чеченцы издали высматривали движение наше, не сделали ни одного выстрела до прибытия нашего к Сунже. Весьма немногие из самых злейших разбойников бежали из селений, все прочие бывали в лагере, и я особенно ласкал их, дабы, могли они привозить на продажу нужные для войск съестные припасы»[12]. Алексей Петрович тщательно скрывал свои замыслы от местного населения, так как ему нужны были не только припасы, но и строительный лес. Ермолов начал действовать довольно осторожно: созвав старшин главнейших чеченских деревень, он объявил, что не пришел наказывать их, но возобновить старую присягу на верность и возвратить содержащихся у них пленных[13]. Зная об предстоящих работах по постройке крепости, чеченцы считали, что русские войска скоро возвратятся обратно. Однако впоследствии селениям было приказано доставлять лес на стройку. Ближайшие селения не смели ослушаться, но те, что были за урочищем Хан-кале, объявили, что ни в какие отношения с русскими не вступят. Редкая ночь проходила без тревоги, чеченцы нападали на передовые посты и разъезды в лесу[14]. С большими препятствиями удалось построить крепость, названную Грозной. Военное её значение было не настолько велико, скорее это был психологический удар по сознанию чеченцев. Так, примечателен случай с одним горцем, который выстрелил в русского солдата, посланного за покупками в Сунженскую деревню. Жители деревни отказались выдать преступника, после чего войска взяли деревню. О дальнейших событиях Ермолов сообщает так: «После сего происшествия деревни, лежащие на левом берегу Сунжи недалеко от крепости, все были оставлены жителями»[15]. Очевидно, что чеченцы осознали, к чему приведет строительство крепостей, и опасались, что генерал не ограничится лишь одним их возведением, но нападет на их деревни. Такая реакция чеченцев служит хорошим доказательством эффективности тактики русского генерала.

Интересно подметить, что после строительства крепости Грозной заметно, насколько Ермолов меняет свое обращение с чеченцами. Еще в 1817 году главнокомандующий пытался выкупить офицера Шведова из чеченского плена за 8 тысяч рублей, однако, неудачно. Лишь с помощью аварского хана Ахмеда удалось вызволить офицера[16]. Теперь же обычные призывы к миру и соблюдению присяги сменились приказаниями и угрозами. В своем обращении к чеченским старшинам он говорит следующее: «Если скроется вор, то выдавать его семейство. Если по прежним обыкновениям осмелятся жители дать семейству преступника способ к побегу, то обязаны выдать ближайших родственников, иначе селение предается огню»[17]. Не менее резко были потребованы русские пленные: «Пленных и беглых солдат немедля отдать. Дать аманатов (почетных пленников) из лучших фамилий и поручиться, что когда придут назад ушедшие в горы, то от них будут взяты русские и возвращены… Пленные и беглые или лишение ужасное»[18]. И действительно, несмотря на попытки чеченцев напасть на обоз вместе с лезгинами[19]и попыткам ворваться в крепость, им пришлось сдаваться на милость Ермолову. Как пишет Николай Дубровин, чеченцы, страшась за свое имущество и семейства, скрылись в горы и леса и жили в устроенных наскоро шалашах. Жены их и дети были в постоянной готовности по первой тревоге оставить и эти скромные жилища. Недостаток в жизненных потребностях породили между переселенцами болезни.

Видя безвыходное положение, многие из бежавших явились с покорностью, получив прощение и дозволение селиться на низменных местах, между реками Тереком и Сунжей[20]. Суровые действия главнокомандующего вызвали возмущение в Дагестане, о чём пойдёт речь в другой статье. При этом не стоит преувеличивать жестокость Ермолова: он никогда не вынашивал идей геноцида и не трогал сдававшихся мирных жителей. Так, жители города Акуши, что в Дагестане, после вступления туда русских войск спрятались в лес. Обстановку описывает сам генерал: «Наконец начали появляться жители и водворяться по-прежнему. В лагерь приходили женщины отыскивать грудных ребят своих, которых солдаты сберегали»[21]. Такое же отношение было и к чеченским жителям.

Достигнув значительных успехов, Ермолов решает активизировать свои действия по блокаде Чечни. Решительно было расчищено Хан-Кальское ущелье, шло активное строительство дорог, пугавшее горцев не менее, чем артиллерия[22]. Действия на реке Сунжи показали, что прежде всего необходимо было построить укрепление в селе Андреевское, где сосредотачивались все связи горцев, где был главнейший и почти единственный торг невольниками, которые вывозились из гор и продавались в Константинополь[23]. В 1819 году была завершена постройка крепости Внезапной. А еще через год, продолжая приводить в исполнение свою программу относительно устройства Кавказской линии, было решено занять селение Горячевское и устроить укрепление Неотступный стан[24]. Вскоре также была закончена крепость Бурная. Находившаяся на Каспийском побережье, она представляла собой логическое завершение плана Ермолова - выставить заслон против горцев[25]. Таким образом, закончив организацию основных опорных пунктов военной блокады, Алексей Петрович мог активнее приступить к административным и экономическим преобразованиям, так как «большая часть чеченских деревень признает нашу власть, а от многих есть аманаты»[26].

До этого описывались только военные операции генерала Ермолова. Но деятельность Алексея Петровича на Кавказе отнюдь не ограничивалась таковыми, эту особенность «ермоловской» политики справедливо отмечают современные российские историки М.М. Блиев и Владимир Дегоев. Особого внимание заслуживает мнение, что Ермолов осознанно стремился взять на себя функции родовой знати, то есть решить ряд внутренних вопросов Чечни, придав намеченным военно-политическим акциям мирный характер[27]. Все это было возможно лишь при введении в Чечне российского военно-административного управления, способного держать население в повиновении, не давая ему участвовать в набегах и грабежах[28]. Так, главнокомандующий стремясь оградить местное население от влияния местной знати, повелел рассматривать все жалобы чеченцев на русские войска без помощи посредников, обращаясь сразу к местному российскому начальству[29]. Развивая эту мысль, можно сказать, что Алексей Петрович «по сути создавал некое миниатюрное подобие будущих военных округов, обладавших определенной внутренней самостоятельностью и самодостаточностью»[30]. Не менее важным Ермолов считал включение Чечни в экономические отношения с Россией. Построенные крепости должны были осуществлять не только военные функции, но и торговые, втягивая местное население торговлю, чтобы «со временем, не употребляя оружия, но одними нуждами их можно будет содержать в зависимости»[31]. Успехами административной политики вполне является тот факт, что впервые на Кавказе генерал Ермолов создает постоянные военные отряды из самих чеченцев[32].

Также стоит немного обратиться к переселенческой политике Алексея Петровича в Чечне. Главнокомандующий стремился создать промежуточную зону между горными, воинственными чеченцами и российскими поселенцами/казаками, переселяя часть чеченцев на равнину[33]. И здесь мы встречаемся с парадоксами политики на Кавказе. Для того чтобы достичь мира, Ермолов еще более усиливает акцент на войну и жестокость. Так, чеченским селениям Байрам-аул, Хасав-аул, Генже-аул и т.д. было приказано немедленно выселиться со своих мест в очень твердой форме – «Боже избави того, кто посмеет ослушаться»[34]. В горы были изгнаны жители Аксаевской и Костюковской деревень (там же). Любопытным моментом также является система поручительства. Активно переселяя чеченцев на равнины, на плодородные земли между Тереком и Сунжей, Ермолов требовал от самых влиятельных чеченских лиц ручаться за каждого поселенца: что он мирного характера, что не будет совершать набеги и разбойничества. За все это чеченская знать отвечала головой[35]. Думая, об окончательном покорении Чечни, главнокомандующий отдавал приказы об отправке в Россию «людей вредных, возбуждающих чеченцев к беспокойствам, разбоям и неповиновению»[36]. Переселение было еще одним средством ослабить родственные связи чеченцев и избавить чеченцев от соблазна изменять российскому правительству в угоду кровным обязательствам. Именно этим руководствовался Ермолов перенося город Аксай из гор в равнину[37]. И стоит отметить, что в целом переселенческая политика принесла заметный результат в деле покорения Чечни.

Благодаря всем военно-административным действиям, казалось, что Чечня была на время «умиротворена». Но впереди, в 1825 году Чечню ждало религиозное восстание, первое проявление радикального мюридизма на Кавказе. Это стало своего рода итогом того, что Чечню так и не удалось покорить до конца. Необходимо задать вопрос, чем было обусловлено недовольство? Российские дореволюционные историки связывали это с природным характером горцев: отсутствием опыта мирной жизни, страстью к войне[38], природными условиями[39] или пагубным влиянием мюридизма[40]. Из советской историографии это могло быть продолжением антиколониальной борьбы[41]. Современные кавказоведы говорят о том, что своими действиями Ермолов подрывал разложение родовых отношений и складывание феодальных. Деформация общественно-экономических структур за счет военно-экономической блокады[42] ввергла чеченцев в беспрецедентную войну[43]. Именно это явилось следствием обращения чеченцев к мюридизму, который первоначально не нес в себя идей священной войны, но стал радикальным из-за действий мусульманских проповедников[44]. Итогом этого восстания было убийство двух русских генералов: Николая Грекова и Дмитрия Лисаневича и множество разрушенных чеченских селений. До самой отставки Алексея Ермолова, которая произошла в 1826 году, никаких волнений в Чечне больше не было.

Если суммировать все то, чего смог добиться русский генерал за 10 лет покорения Чечни, то в первую очередь надо отметить, что Алексей Петрович заложил основы будущих военных успехов в Чечне. Свою эффективность показало строительство крепостей на реке Сунже. Дальновидной можно также назвать переселенческую политику Ермолова. Сеть дорог, которой он покрыл Чечню, стала не менее надежным средством влиять на горские племена. Постепенно вводилась российская администрация и законы. Что самое важное: Ермолов стремился сделать Чечню равноправной и неотъемлемой частью Российской империи, сочетая при этом жесткие средства с мирными намерениями.

[1] Ермолов А.П. Указ. Соч. С. 285.

[2] АКАК, Т. 6. Ч. 2. С. 498.

[3] Блиев М.М., Дегоев В.В. Указ. Соч. С. 173.

[4] Потто В.А. Указ. Соч. С. 208.

[5] Блиев М.М., Дегоев В.В. Указ. Соч. С. 173.

[6] Дегоев В.В. Указ. Соч. С. 162.

[7] Там же.

[8] АКАК, Т. 6. Ч. 2. С. 498.

[9] Дегоев В.В. Указ. Соч. С. 163.

[10] Фадеев Р.А. Указ. Соч. С. 46.

[11] Потто В.А. Указ. Соч. С. 223.

[12] Ермолов А.П. Указ. Соч. С. 304.

[13] Там же.

[14] Ермолов А.П. Указ. Соч. С. 305.

[15] Ермолов А.П. Указ. Соч. С. 314.

[16] АКАК, Т. 6. Ч. 2. С. 499.

[17] АКАК, Т. 6. Ч. 2. С. 500.

[18] АКАК, Т. 6. Ч. 2. С. 499.

[19] Ермолов А.П. Указ. Соч. С. 309.

[20] Дубровин Н.Ф. Указ. Соч. Т. 6. С. 299.

[21] Ермолов А.П. Указ. Соч. С. 349.

[22] Потто В.А. Указ. Соч. С. 200.

[23] Дубровин Н.Ф. Указ. Соч. Т. 6. С. 365.

[24] АКАК, Т. 6. Ч. 2. С. 468.

[25] Блиев М.М., Дегоев В.В. Указ. Соч. С. 178.

[26] АКАК, Т. 6. Ч. 2. С. 506.

[27] Блиев М.М., Дегоев В.В. Указ. Соч. С. 175.

[28] Там же.

[29] АКАК, Т. 6. Ч. 2. С. 499.

[30] Дегоев В.В. Указ. Соч. С.167.

[31] Ермолов А.П. Указ. Соч. С. 321.

[32] Ермолов А.П. Указ. Соч. С. 322.

[33] Лапин В.В. Указ. Соч. С. 15.

[34] АКАК, Т. 6. Ч. 2. С. 500.

[35] АКАК, Т. 6. Ч. 2. С. 599.

[36] АКАК, Т. 6. Ч. 2. С. 505.

[37] Ермолов А.П. Указ. Соч. С. 414.

[38] Романовский Д.И. Указ. Соч. С. 24.

[39] Данилевский Н.Я. Указ. Соч. С. 55.

[40] Дубровин Н.Ф. Указ. Соч. Т. 6. С. 524.

[41] Фадеев А.В. Указ. Соч. С. 309.

[42] Блиев М.М., Дегоев В.В. Указ. Соч. С. 154.

[43] Блиев М.М., Дегоев В.В. Указ. Соч. С. 176.

[44] Дубровин Н.Ф. Указ. Соч. Т. 6. С. 507.