Этноэтатизм и этнократии

Проблема этноэтатизма и неотделимых от него этнократий на Северном Кавказе с рубежа 80-90-х годов прошлого века привлекает внимание ученых и публицистов, хотя, на наш взгляд, в меньшей степени, чем заслуживают эти социальные феномены[1].

Этноэтатизм – идеология конструирования этнических государств, этнизации властных структур – стал актуально утверждаться в условиях кризиса Советского Союза в конце 80-х годов ХХ века, и фактически утвердился на всем постсоветском пространстве. Постсоветский этноэтатизм имеет сложную природу. Корнями он уходит в исторические формы российской государственной интеграции евразийского пространства, которые не предполагали насильственной русификации и полной универсализации государственного управления и местного самоуправления.

Российская империя, будучи унитарным государством, представляла собой широкий и многообразный опыт моделей регионального управления и государственного единства от фактически ассоциированного Великого княжества Финляндского до территориально-административных единиц (внутренних русских губерний). Такая практика государственного строительства продолжала в модернизированном виде традиции Московского царства, выросшие из православного идеала «принять мир как его сотворил Бог и распознать в иноплеменном человеке образ Божий» (что, естественно, не исключало из реальной практики межэтнических конфликтов, насилия и фактического неравноправия и т.д.). Как известно, автохтонные и коренные этносы, вошедшие в состав Российской империи, почти все сохранились, не были ассимилированы и воспроизводили свои основные социокультурные традиции.

В советский период континентальные имперские формы были существенно трансформированы. В то же время, национально-территориальное устройство Советского Союза, из которого обычно выводят постсоветский этноэтатизм, в превращенных формах, соответствующих изменившемуся вектору развития, диалектически опиралось на предшествующий опыт. Этнонации – не искусственный конструкт И.В.Сталина или других российских марксистов, а естественное этническое развитие в Евразии (включая Восточную и Центральную Европу), в отличие от столь же естественного, но насильственного образования государств- наций, уничтоживших или ассимилировавших иные этнорелигиозные группы на Западе Европы. Обе теории – этнонаций и государств- наций, как и обе модели реальных этнополитических процессов – оказались неспособными преодолеть межэтнические противоречия в ХХ веке. На Западе и на Востоке периодически актуализируется этничность и этническая идентичность, обостряется сепаратизм, основанный на этноэтатизме (французский в Канаде, баскский в Испании, ирландский и шотландский в Великобритании и т.д.).

На постсоветском пространстве аналогичные процессы приобрели свою специфику. Обвальная смена марксистского категориального аппарата на западный в социально-гуманитарных науках имел парадоксальные последствия. Не соответствующее российским (и советским) реалиям понятие «государство- нация», усиленно пропагандировавшееся на рубеже 80-90-х годах ХХ века Г.В.Старовойтовой, В.А.Тишковым и др., при реконцептуализации этнографического материала в рамках этнологии и этнополитологии стало научной легитимацией этноэтатизма, обоснований неизбежности распада советской, а затем и постсоветской российской империй, представлений о том, что якобы этносы могут эффективно развиваться только в собственном национальном (т.е. этнонациональном) государстве. Многие авторы справедливо заговорили о становлении политической субъектности этносов, институлизации их в различного типа этнические движения в конце 80-х – начале 90-х годов ХХ века. Отдельные же авторы усмотрели даже тенденцию формирования правосубъектности этносов, удивительным образом полагая это проявлением гражданского общества (Л.Л. Хоперская).

В условиях тотального и системного кризиса советской политической, экономической и социокультурной систем идеология этноэтатизма получила социальную базу на основе развернувшейся этнической мобилизации. После выжидательной паузы этноэтатизм был взят на вооружение не только оппозиционными этнонациональными движениями, но и прежней партийно-номенклатурной элитой бывших автохтонных, а теперь суверенных республик в составе Российской Федерации. Региональные партийно-номенклатурные элиты, получив поддержку федерального центра, в ответ на внешнюю лояльность трансформировались в этнократии, точнее этноклановые клики.

К середине 90-х годов ХХ века они взяли под контроль ситуацию в республиках, маргинализировав радикальные формы этноэтатизма и сепаратизма, остановили этническую мобилизацию. К заслугам этнократий можно отнести установление функциональной стабильности. Для федерального центра платой за это стала далеко зашедшая суверенизация субъектов Российской Федерации, которая дрейфовала в 90-е годы ХХ века в сторону конфедерации. В то же время этнократии в дотационных республиках на Северном Кавказе всегда были лояльны к федеральному центру и без особого сопротивления приняли деятельность Южного федерального округа по восстановлению единого правового пространства России, ограничению атрибутики суверенности. В то же время этнократии оказались экономически неэффективными, созданные ими политические системы коррумпированными и демократическими лишь процедурно (впрочем, этим они мало отличаются от большинства других региональных режимов в субъектах РФ).

Этнократии являются традиционными институтами для республик на Северном Кавказе. Они обладают очень гибкими адаптационными возможностями: успешно адаптировались после Кавказской войны к социально-политической системе Российской империи, а затем к советской. При этом нельзя забывать, что за последние два века социальная структура Северного Кавказа качественно изменилась, а этноэлиты постоянно трансформировались и не столько стихийно, сколько при регулировании и контроле со стороны центральных и региональных властей, как царских, так и советских. Поэтому принципиально ошибочно упрощать проблему и представлять себе, что этноклановые структуры на Северном Кавказе являются едва ли не реликтами XVIII – XIX веков (довольно распространенный миф среди «новых» кавказоведов и экспертов, а также части федеральных чиновников).

В широком смысле кланы (земляческие, однокурсников, сослуживцев и т.д.) существуют во всех политических системах (клан Бушей, клан Кеннеди, днепропетровские, свердловские, питерские кланы, кланы в Израиле и т.д.). На наш взгляд, этнокланы в республиках Северного Кавказа не являются чем-то абсолютно архаичным или уникальным, хотя и несомненно имеют свои особенности. Это прежде всего включенность этничности в этноэтатистские институты, что неизбежно в условиях относительно небольших по численности населения республик на Северном Кавказе и специфике этнодемографических структур в каждой из них. Этнокланов (тейпов, тухумов и т.д.) как общинных собственников, с жесткой системой управления, корпоративными интересами и т.д. давно нет. Социальная структура в достаточной степени модернизирована, авторитет старейшин и других традиционных институтов более чем ограничен и не одинаков в различных сферах общественной жизни. Кланы (родственники, земляки и т.д.) выступают группой поддержки и ресурсом рекрутинга «надежных» членов команды управленцев или, по выражению Ч.Тили, «базируются на “сетях доверия и взаимопомощи”»[2].

Эту систему нельзя одномоментно сломать, к чему, судя по всему, склоняется часть федеральной администрации под влиянием своих экспертов. Бюрократические методы здесь не только не эффективны, но, как показывает исторический опыт, только активируют адаптационный потенциал этнократий или провоцируют обострение этнополитической обстановки.

Этнократии и этнокланы можно трансформировать постепенно, регулируя процесс как тактически, так и стратегически. Необходимо создание условий, когда традиционалистские механизмы воспроизводства этноэлит будут наполнены модернизационным содержанием – необходимое образование, способность эффективно и профессионально управлять, некоррумпированность и т.д. Речь идет не о формальных критериях (у этнократий подчас впечатляющие анкетные данные: два – три высших образования, включая профильное, ученые степени и т.д.), а о реальных качествах. Под любой бюрократический, сугубо административный проект будет воспроизведена необходимая этнократическая, этноклановая декорация – имитация требуемых критериев, индикаторов и т.д.

Решить проблему невозможно без изменений социально-экономической реальности, выработки идеологической определенности и формирования новой политической культуры. Просто, но бесполезно запугивать неэффективные этноэлиты внешним управлением или пытаться растворить их в чехарде административно-территориальных реформ. Имперский и советский опыт даже в своих зрелых формах оказался в этом смысле малопродуктивным. К тому же современный федеральный центр сам испытывает дефицит в профессиональных и компетентных менеджерах, тем более не коррумпированных.

На наш взгляд, необходимыми условиями преодоления этноэтатизма и трансформации этнократий в современные региональные элиты являются:

- Артикуляция центральной властью интегрирующей национальной идеологии и национальной стратегии на основе общенациональной дискуссии;

- Выработка их региональных инвариантов;

- Стимулирование внутрироссийской социальной мобильности в интересах развития регионов;

- Реализация крупных инвестиционных проектов на Юге России, модернизирующих социальный процесс, по инициативе и при гарантиях федерального центра;

- Стимулирование (а не обычная бюрократическая боязнь) территориальной самоорганизации граждан на решение местных проблем в контексте общенациональных (общероссийских) интересов.

В этих условиях этноклановые властные клики объективно будут вынуждены модернизироваться и становиться более открытыми, т.к. личная преданность сородичей, земляков и друзей должна будет подкрепляться достигательными факторами или отходить на второй план.

В предлагаемом читателю сборнике авторы с разных теоретических и идеологических позиций, а также исследовательского опыта предлагают свое, часто спорное и дискуссионное видение проблем этноэтатизма и этнократии, роли в них религиозного фактора, преимущественно на Северном Кавказе.

[1] Лубский А.В. Национальный менталитет и легитимация этнократии (к методологии исследования) // Изв. вузов. Северо-Кавказский регион. Обществ. науки. 1998. № 2; Понеделков А.В., Старостин А.М. Региональные этнократические элиты Юга России // Региональные элиты в процессе современной российской федерализации. Ростов н/Д.; Майкоп, 2001; Тхагапсоев Х.Г. Этноэтатизм как инобытие российского федерализма // Научная мысль Кавказа. 2002. № 2; Филиппов В.Р. Этнократия и кризис этнического федерализма // Терроризм и политический экстремизм. М., 2002; Черноус В.В. Этноэтатизм в системе федеративных отношений на Северном Кавказе // Федерализм на Юге России. Ростов н/Д., 2003; Тощенко Ж.Т. Этнократия. М., 2003; Гаркуша Е.В. Этнократические региональные элиты // Элитологические исследования. Ежегодник-2005. Ростов н/Д., 2006 и др.

[2] Цит. по: Многоэтнические сообщества в условиях трансформаций: опыт Дагестана. М., 2005. С. 8.