Инвестиции vs дотации и «этнизация» Северного Кавказа

Ключевая характеристика Северо-Кавказского федерального округа – жесткая взаимообусловленность социокультурных, этнополитических и экономических процессов. Нерешенность внутренних социально-экономических проблем, дальнейшее имущественное расслоение общества создают основу для этнополитических конфликтов разной интенсивности. Исторические, этнокультурные и религиозные факторы в этих условиях приобретают относительно самостоятельное значение, и уже в таком качестве определяют низкую эффективность государственной политики. Принципиально важным при этом является сохранение в значимых масштабах черт традиционных обществ в северокавказских республиках. Отмеченная особенность кавказского региона усилилась в конце 80-х и в 90-ые годы XX в. когда актуализировались этнический и религиозный компоненты и произошла своеобразная архаизация общества. Это, в свою очередь, обеспечило дополнительный импульс «этнизации» всех социальных процессов. В результате «обратные» («надстроечные») факторы, приобретают им едва ли не приоритетное значение по сравнению с «базисными» (в советской терминологии) факторами. Возникает своеобразный замкнутый круг связей, где причина и следствие меняются местами, усиливая друг друга. Такое переплетение значимых элементов не дает возможности решать системные проблемы простыми одномерными способами.

Все процессы в полиэтничном и поликонфессиональном макрорегионе должны анализироваться под определенным углом зрения – с точки зрения опасностей – исторических и современных, потенциальных и реальных, «замороженных» и актуальных. Для такого подхода, к сожалению, есть слишком много оснований. Северо-Кавказский федеральный округ остается наиболее сложным и конфликтогенным макрорегионом нашей страны. Сегодня здесь сконцентрирован практически весь спектр конфликтов, споров и противоречий, характерных для постсоветского периода.

В самой крупной республике Северного Кавказа – Дагестане сельское хозяйство обеспечивает половину занятости. Следствие аграрной специализации – низкие доходы населения, высокая трудоизбыточность в сельских районах, низкий уровень социальных услуг. В то же время именно на селе отмечается максимум скрытой безработицы и теневой экономики. Широкое распространение мелкотоварного производства не способно обеспечить работникам доходы сопоставимые с более развитыми формами деятельности. Все это создает питательную среду для аккумуляции и проявления различных форм социального протеста – от межобщинных конфликтов, до участия в экстремистской деятельности (зачастую под исламскими знаменами[i]).

На Северный Кавказ идут не инвестиции, а дотации из федерального центра, которые составляют 70-90 % доходной части бюджетов республик. Основной адресат финансовой помощи – «бюджетная сфера», которая более развита по сравнению с производственной. Дотации из центра поддерживают хрупкую социальную стабильность, а заодно и местную этноклановую власть, экономическую стагнацию и увод экономики в «тень».

Экономическая недостаточность (а кое-где и просто несостоятельность) не препятствует, однако непомерному, не соотнесенному с реальным социально-экономическим положением росту государственного аппарата. Увеличение расходов на аппарат, дополнительное бремя на дотационный бюджет, неизбежное усиление вмешательства чиновников в общественную и хозяйственную жизнь, коррупция – неполный перечень проблем, порождаемых необоснованным ростом государственного аппарата.

Одна из причин высокой дотационности – теневая экономика. В ряде южных регионов неформальный сектор фактически вытеснил официальную экономику. География распространения неофициальной экономики зависит от уровня социально-экономического статуса региона – чем ниже уровень его развития и институциональная зрелость хозяйственного пространства, тем выше удельный вес теневого сектора экономики. Разрыв между фиксируемой безработицей и теневой занятостью колоссален. Численность населения трудоспособного возраста в ЮФО – 14 млн. чел. При этом численность экономически активного населения по данным выборочных обследований на начало 2007 г. составила 10,4 млн чел. (63 %). Около 600 тыс. человек зарегистрированы в службе занятости и еще столько же считаются безработными по методике МОТ. В то же время в неформальном секторе экономики занято сегодня в целом 2,4 млн чел. Такая показатели свидетельствуют, что многие из «потерянных» (не попавших в число экономически активного населения) 3,6 млн. чел. трудоспособного возраста на деле заняты в теневом секторе.

Этнический фактор в явном или скрытом виде присутствует практически во всех сферах жизни южного региона. Политизация этничности, имевшая место в 1990-х гг., привела на Юге страны к серьёзным конфликтам. Не все из них урегулированы до настоящего времени. Дерусификация республик Северо-Кавказского федерального округа, связанная с демографическим взрывом у титульных народов в последние десятилетия советского периода, резко усилилась в 1990-е годы, вследствие масштабной миграции русского и русскоязычного населения. Быстрыми темпами сокращалась численность и большинства других этнических групп, увеличивалась доля титульных этносов.[ii] Отток квалифицированных кадров из республик Северного Кавказа создает трудности для реализации проектов по модернизации экономики.

Пик этнотерриториальных противостояний пришелся на конец 1980-х и 1990-е гг. Большая часть этих конфликтов и напряжений к середине первого десятилетия XXI в. находится в скрытом или «замороженном» состоянии.

Так, например, нехватка земли, высокие темпы роста населения Дагестана и миграционное «давление» на равнинные районы со стороны горцев создают предпосылки земельных конфликтов. Но на практике именно злоупотребления местной власти, устойчивые коррупционные схемы распродажи общественных угодий являются непосредственными причинами дестабилизации. Превращение недовольства населения действиями властей в межэтнические конфликты – фактически преступление, совершаемое проворовавшимися чиновниками против своего народа. Полиэтничность в данном случае выступает в качестве объективной основы и «катализатора» конфликта. Нормализация общественно-политической жизни непосредственно зависит от эффективности власти и реформирования сфер земельных отношений.

Этнотерриториальные споры привели уже к вооруженному конфликту между Ингушетией и Северной Осетией-Аланией. Противоречия так и не разрешены, конфликт продолжает тлеть. Спорные территории есть у Ингушетии и с Чеченской республикой (Сунженский и Малгобекский районы).[iii] Муниципальная реформа (вернее, способы ее проведения в регионах) привели к целому ряду конфликтов. В Карачаево-Черкесии в итоге, несмотря на нежелание центра, по этническому признаку были сформированы два района. Аналогичные требования выдвигались в Дагестане. В этой связи, следует отметить, что в основе подобных требований лежат не этнические, а социально-политические причины – неэффективность власти и недоверие к ней населения. Как правило, территориальные и иные претензии на Кавказе зачастую имеют давнюю историю. В этих условиях манипулирование историческим знанием превращается в оружие идеологической борьбы. Редуцированное до уровня идеологии мифологизированное историческое знание обладает мобилизующей силой и большим конфликтным потенциалом.

Религиозный фактор стал неотъемлемой частью не только духовной, но и политической жизни. Радикальные и экстремистские движения также используют религиозные лозунги. Однако следует помнить, что религия, как и идеология, может мобилизовать массы населения, когда для этого созрели объективные и субъективные предпосылки. При отсутствии внятной государственной идеологии и светской духовно-нравственной опоры неявное, толком не осознаваемое массами недовольстве трансформируется в радикальные религиозные лозунги.

Одна из острых проблем на Северном Кавказе связана с этническим квотированием представительства в органах власти. Дисбаланс представительства при слабом доверии к власти в силу ее коррумпированности и этнокланового характера имеет большой конфликтогенный потенциал. Но и само обязательное пропорциональное этническое представительство – отнюдь не панацея. Оно как минимум консервирует этническое разделение, ведет к неэффективности власти. На практике же происходит распределение власти и собственности между этноэлитами.

Практика последних 15 лет показывает, что этническое представительство может реализоваться в рамках самых разных избирательных систем, и меняться в рамках одной и той же системы. Как показывает опыт формирования парламента Дагестана опасения «этнизации партий» были напрасными. Нарушение баланса в представительстве может приводить к масштабным конфликтам. Принцип этнического представительства (в более жестком варианте – этноклановый принцип), имеет, вместе с тем целый ряд негативных свойств, консервируя и воспроизводя этноцентризм. В тактическом плане такой механизм этнического представительства полезен и необходим, поскольку обеспечивает стабильность. Однако в стратегическом плане необходимо двигаться в направлении соревновательной, а не этнокомплиментарной демократии. Это будет возможно только при условии достаточно высокого качества власти и доверия населения к ней, что сделает неактуальным интерес к этнической составляющей власти. Сегодня можно говорить о некоторых диспропорциях в этническом представительстве во власти в Адыгее, Карачаево-Черкесии, Северной Осетии - Алании.

Самый точный диагноз для современной ситуации на Северном Кавказе – хроническая нестабильность. Наиболее существенным обстоятельством является нерешенность внутренних проблем республик: перенаселенность, бедность, безработица, утрата авторитета власти в результате коррупции[iv].

Быстро и просто «разорвать» круг взаимосвязанных проблем невозможно. В разных социокультурных контекстах одни и те же экономические решения могут приводить к разным результатам. Политика центральных и республиканских властей должна постоянно корректироваться с учетом динамики социокультурных и этнополитических процессов.

Необходима системная интеграция полиэтничного Северного Кавказа в единое экономическое и социокультурное пространство России, в том числе за счет масштабных проектов общероссийского уровня, реализуемых на Юге страны. От дотаций нужно переходить к инвестициям. Но и простое вливание финансовых средств из федерального бюджета оказывается крайне неэффективным, о чем, в частности, свидетельствует опыт ФЦП «Юг России». Подъем уровня социально-экономического развития южных регионов позволит снизить социальную напряженность. Но для этого требуется особое внимание к организации и деятельности республиканских властей. Участие федерального центра в решении внутриреспубликанских проблем не должно ограничиваться выбором в Кремле кандидата на пост президента республики. Переплетение экономических, социально-политических, межэтнических и религиозных проблем проще разрубить при согласованной политике федерального центра и республиканских элит.

[i] Ваххабизм как вариант исламского пуританизма можно в таком случае трактовать как религиозную по форме и радикальную, вплоть до экстремизма, социально-политическую по существу идеологию.

[ii] Одновременно в равнинном Предкавказье нарастает полиэтничность за счет активного расселения кавказских народов.

[iii] Любопытно, что основанием для проведения современных границ являются, в том числе границы, установленные Советской властью – несмотря на ее критику.

[iv] Достаточно отметить митинг сотрудников ГИБДД (!) 19 февраля в Махачкале против коррупции.